Не знаю, имел ли он когда-либо определенное намерение занять в России
кафедру истории, древней или новой; по крайней мере, он ничего не делал, чтобы этого добиться.
Другой покойник в гораздо большей степени мог бы считаться если не изгнанником, то"русским иностранцем", так как он с молодых лет покинул отечество (куда наезжал не больше двух-трех раз), поселился в Париже, пустил там глубокие корни, там издавал философский журнал, там вел свои научные и писательские работы; там завязал обширные связи во всех сферах парижского общества, сделался видным деятелем в масонстве и умер в звании профессора College de France, где занимал
кафедру истории наук.
Неточные совпадения
Грановский и все мы были сильно заняты, все работали и трудились, кто — занимая
кафедры в университете, кто — участвуя в обозрениях и журналах, кто — изучая русскую
историю; к этому времени относятся начала всего сделанного потом.
Он публично, с
кафедры спросил своих обвинителей, почему он должен ненавидеть Запад и зачем, ненавидя его развитие, стал бы он читать его
историю?
Я чувствовал себя, как в лесу, и, когда на первом уроке молодой учитель естественной
истории назвал вдруг мою фамилию, я замер. Сердце у меня забилось, и я беспомощно оглянулся. Сидевший рядом товарищ толкнул меня локтем и сказал: «Иди, иди к
кафедре». И тотчас же громко прибавил...
На
кафедру он не рассчитывал и нигде не был даже лаборантом, а преподавал физику и естественную
историю в реальном училище и в двух женских гимназиях.
Вскоре лекции Семевского прекратились. Мы узнали, что он уволен из университета.
Кафедру русской
истории занял Е. Е. Замысловский.
Затем на
кафедру взошел молодой священник в темной шелковой рясе с академическим значком на груди.
Историю Церкви я проходила в институте, как и словесность, и
историю культуры; тем не менее я поддалась сразу обаянию мягкого, льющегося в самую душу голоса нашего законоучителя, повествовавшего нам о Византийском мире.
Иногда профессор
истории, среди красноречивого повествования о победах Александра Великого, от которых передвигался с места на место парик ученого, густые брови его колебались, подобно Юпитеровым бровям в страх земнородным, и
кафедра трещала под молотом его могущей длани, — иногда, говорю я, великий педагог умильно обращался к Адольфу со следующим возгласом...
Затем своими «простецкими» словечками: «устамши», «намедни», «маменька» и другими она так добросовестно и даже живописно выложила, стоя у
кафедры перед сидевшим за столом инспектором-экзаменатором, всю
историю крестовых походов, что третьеклассницы замерли от удивления…